Призвание без признания. Государство пока недооценивает экономическую и социальную роль фермерства

Представляем вам Геннадия Романова, крестьянина, селекционера-экспериментатора.

 

Наш корреспондент встретился с Геннадием Романовым и побеседовал с ним.

– Геннадий Леопольдович, как вы оказались в сельском хозяйстве? Ведь ваша трудовая биография была исключительно промышленной, даже БАМ за спиной значится.

Родители моей жены жили недалеко от Гродно. И мы почти каждые выходные ездили к ним помогать по хозяйству. Там, в усадьбе тестя, начал выращивать различные растения – для души, не для урожая. В разговорах с тестем о том, как жили «при собственности», все больше убеждался, что именно такой стиль жизни был достойным и настоящим.

Когда развалился Советский Союз и завод, на котором я работал, остался без оборонного заказа, то и я стал безработным.

Пробовал продавать в Польше сигареты, торговал одеждой, мясом, возил для продажи товары по деревням. Эти занятия давали прибыль, но не приносили удовольствия. К тому же там, где вращаются деньги, нередко процветает обман. Мне это было омерзительно, и я сам себе перестал нравиться.

Но параллельно с торговлей я занимался выращиванием овощей на земле тестя. И торговал ими вместе с женой. Ей это занятие было по душе. Тем более в то время, сколько бы ты ни вырастил, все можно было выгодно продать. Поэтому решили обосноваться в деревне. В середине 90-х была уверенность, что Беларусь пойдет европейским путем, и государство будет уважать фермеров.

Мы приобрели дом в деревне моих родителей в Рудобелке (Октябрьский район) и начали работать на земле. Начало получилось драматическим. Хватало всякого – и разочарований, и отчаяния, и желания вернуться в город. А еще непонимания окружающих. Вроде все близкие, знакомые, а считают, что колхоз и колхозник трудятся на народ, государство, а фермер – это куркуль, кулак, под себя только гребет.

В итоге подались в Слуцк искать дом или квартиру. Остановились в деревне у родственницы жены. И единодушно решили: мы все-таки крестьяне! И как бы ни складывалась наша жизнь в деревне, именно она для нас будет настоящей. Так и заякорились здесь в деревне Павловка.

 

– Как на ваш взгляд можно охарактеризовать нынешнее белорусское фермерство?

– В мире сельхозпроизводителей делят на латифундистов и фермеров. Фермерская (американская) модель подразумевает, что человек сам или с помощью семьи обрабатывает землю, выращивает скот. Наем сезонных работников, скажем, на уборку плодов в саду, картину не меняет.

Латифундистская (прусская) система – это когда все работы или большую их часть выполняют наемные люди.

У нас существует такая особенность, как личные подсобные хозяйства (ЛПХ). Их существование лишает крестьянина смысла оформляться фермером. Потому что фермерство ничего, кроме дополнительных бюрократических хлопот, не принесет. Можно спокойно работать со статусом ЛПХ. Юридически оформляются фермерами те, кому нужно для производства много земли, под картофель, зерновые, товарный сад.

У меня есть собственный опыт, есть впечатления от бесед с фермерами, которые закрылись или собираются закрыться. Плюсы, которые дает статус фермера по сравнению с ЛПХ, перечеркиваются минусами. Отрицательный результат объясняется не налогами – они у нас действительно небольшие.

Есть еще такой немаловажный фактор, как отношение к тебе, к твоему делу. Хочется ощущать уважение, психологический комфорт. К фермеру может нагрянуть любой визитер из района или даже сельсовета, с какой-либо проверкой или по другому поводу. И может выписать за любую мелочь штраф. Ну, а если обойдется без штрафа и ограничится замечанием, то все равно человек останется униженным, бесправным.

Получить же льготный кредит или технику в лизинг без связей практически невозможно, будь ты хоть фермером, хоть ЛПХ. Да что там кредит или техника?! Узнаешь, что в одном из хозяйств навоз продается дешевле. И его там хватает. Но руководитель хозяйства, человек, утвержденный в должности всеми госинстанциями, узнав о твоем статусе, решительно отказывает в праве приобрести у него навоз. Без объяснений. И со сбытом выращенного непростая ситуация. Все, что я могу, – заплатить за место на местном базаре и подзывать покупателей.

Кстати, у нас и среди тех, кто работает со справкой о ЛПХ, немало фактических латифундистов. Если ты сумеешь договориться и взять три гектара земли, столько же на двух-трех родственников, то у тебя образуется хозяйство больше 10 гектаров

Для тех, кто выращивает зелень (укроп, редис, лук на перо), то и один гектар земли требует многих рабочих рук. В теплице на 50 метров необходим труд пяти человек. Поэтому многие хозяева, имеющие справки об ЛПХ, сами только сбывают товар, а его выращиванием занимаются наемные люди, к тому же в сельской местности труд очень дешевый.

Плюсов в латифундистских хозяйствах перед фермерскими лично я не вижу. Ну, если не считать, что руководить десятью хозяевами (председателями) в районе намного легче, чем тысячей фермеров. Ну, и незаметно украсть кое-что для личной выгоды в крупном хозяйстве проще.

Довод, что, мол, крупные хозяйства могут использовать эффективнее технику и средства механизации – это заблуждение, старый взгляд на сельское хозяйство.

Современная техника позволяет одному человеку обрабатывать и 200 гектаров пашни, и содержать 100 голов крупного рогатого скота. В Японии в основном мини-хозяйства в 2–3 га. Под эти масштабы у них есть минитракторы и соответствующая навесная и прицепная техника для любых технологических операций в поле и на ферме. В итоге их эксплуатация значительно экономнее использования технических монстров.

В общем, фермерская модель позволяет более эффективно использовать и технику, и землю, и свое время. К тому же она исключает нахлебников, затраты на лишних людей в технологической цепи.

Кроме экономической есть и социальные факторы выгоды фермерства. При латифундиях волей обстоятельств воспитываются послушные и зависимые исполнители. Фермер, поскольку он самостоятельный хозяин, несет ответственность за свои решения, за их последствия, он не будет дрожать перед каким-либо визитером. Он без принуждения будет тянуться к современным знаниям, памятуя про известное выражение о лежачем камне и воде. Активными и ответственными рядом с фермером становятся и его близкие, что очень важно, его дети. Для них эти принципы станут основополагающими во взрослой жизни независимо от того, продолжат они фермерское дело или нет. Так что если мы желаем иметь в деревне думающих, грамотных ответственных людей, наш путь должен быть путем к фермерству.

Некоторые соображения о роли фермеров в возрождении белорусской деревни. Далеко не каждый сельчанин видит для детей приемлемой профессию полевода, механизатора, доярки. Стать председателями, главными агрономами, зоотехниками удастся не всем. Стать хозяином согласились бы многие. Безусловно, и в среде фермеров существует конкуренция, выживают при ней сильнейшие. Но при латифундиях в деревне остаются – и это знак катастрофы – наиболее безразличные. Это не означает, что они плохие, но они легко превращаются в балласт, у них исчезает желание искать лучшую долю.

 

– Чем вы занимаетесь сейчас сами?

– Если говорить обо мне, то моя семья ведет классическое фермерское хозяйство. Работаем мы с женой, помогают дети, живущие в городе, но приезжающие к нам в отпуск или на выходные. Раньше, когда имел вдвое больше земли, и это далеко не десять гектаров, а дети из-за занятости не могли приезжать, нанимал людей на посадку растений и массовую уборку урожая. Это в основном огородные растения. А сейчас площадь уменьшилась до двух гектаров, и мы решили искать новые культуры и технологии.

Я занялся селекцией новых сортов томатов. Как один из штрихов, работаю над созданием помидоров, пригодных для открытого грунта, без необходимости пасынкования и подвязывания стеблей, с плодами разных размеров, цветов и форм. Даю им свои названия, распространяю. И мне этот процесс очень нравится.

Занимаюсь также виноградарством, садоводством, размножением и внедрением самых лучших для нас сортов яблонь, груш, слив, черешен. Это обязывает быть в постоянном творческом поиске.

 

– Как вы считаете, есть ли в стране реальная заинтересованность в развитии фермерства?

– Пока я такого стремления не вижу. Скорее, наоборот. Сегодня всю сельскохозяйственную политику определяют выходцы из колхозов, апологеты этого пути.

В чем выражается антифермерская политика? Например, на последнем съезде фермеров прозвучала следующая информация: Беларусь – единственная страна в Европе, в которой (процитирую) «не работает в полную силу, если не сказать острее, организация фермеров». Это изолирует нас от коллег в остальном мире, лишает интересных программ и грантов.

Мы слышали немало резких оценок о куркулях и блохах, но не увидели ничего другого. Никто не собирал форум фермеров, не для показухи, а для конкретного разговора. И в ближайшем будущем этого не предвидится. Никто не проанализировал, доступны ли фермерам выгодные кредиты, лизинг, сбытовая сеть. А попытки создать какие-то магазины по продаже продуктов от фермеров выглядят примитивно и оборачиваются провалами.

Да, фермерское движение за эти годы показало, что дух хозяина на земле, дух вольного крестьянина не удалось возродить. Но и не удалось уничтожить.

В огородничестве главными стали фермеры. В садоводстве их доля также велика. Несмотря на отсутствие благоприятствования, есть немало молодых людей, выбирающих своей участью фермерство. Меня спрашивают о количестве фермерских хозяйств на Случчине. Понимаете, нет организации, нет доступа и к информации. По-моему, их около пятнадцати. По той же причине мне неизвестен объем их вклада в сельхозпроизводство. Личные контакты у меня, безусловно, есть, но они не заменяют профессионального общения.

 

– Сегодня в стране много разных профессиональных ассоциаций: транспортные, ресторанные, риэлтерские – всех не перечесть. А что у фермеров?

– В Беларуси существует общественное объединение фермеров. Насколько я осведомлен, у этой организации немного возможностей для влияния на сельхозполитику. Безусловно, полноценная фермерская организация была бы только на пользу.

Мне приходилось беседовать с сотрудником французской ассоциации сельхозпроизводителей. Как у них это работает? Европейские фермеры содержат ассоциацию на свои деньги, и она изо всех сил защищает фермерские интересы. Председателю ассоциации платят приличную сумму, но подыскать на эту должность желающих сложно. Фермеров много, запросы у них противоречивые, конкурентные, а искать компромисс должен руководитель ассоциации. На второй срок они, как правило, не остаются – тяжело.

Я спросил у француза, а как фермеров защищает государство? Он ответил: никак. Наше государство, если бы оно могло, то все земли передало бы латифундиям, как у вас колхозам. Но фермеры через профсоюзы и ассоциации активно работают со СМИ и создают общественное мнение, с чем государство не может не считаться.

 

– Сейчас в тренде экопродукция. Логично ли ожидать, что именно фермеры смогут взять в свои руки ее производство?

– Нам необходима экологическая продукция. Она нужна и как еда, и как изменение отношения к природе. Интерес к ней в обществе растет. Но есть в этом и большой минус. Когда что-то становится востребованным, сразу всплывает пена, начинают орудовать те, кто хочет под шумок заработать недобросовестными, обманными методами.

В итоге есть настоящие производители экопродукции, а есть и мошенники. Последних, как мне видится, больше. Нужно внимание и анализ ситуации со стороны государства и общественные заинтересованные объединения. А пока действует исключительно личное знакомство потребителя с производителем. Только в таком случае тебе гарантирована настоящая продукция, а не туфта.

Я бы разделили всю сельхозпродукцию на три типа: промышленную, экологическую и фермерскую. С промышленной все ясно. Латифундии могут производить и относительно экологическую продукцию, но для этого нет экономического обоснования. Фермеры и те, кто работает под маркой ЛПХ, для оптового сбыта также производят промышленную продукцию – это же дешевле.

Экопродукция – это прежде всего философия, область деятельности, требующая осмысления как при употреблении, так и при выращивании. То, что в США называют «фермерской продукцией». То есть это продукт определенного вкусового качества, выращенный при минимальном использовании сельхозхимии, причем далеко не всех, а разрешенных видов.

Мой пример. Для обработки ранней капусты я использую препарат Каратэ в объеме 2 г на 1000 растений. На один росток по 0,002 г, а по действующему веществу – 0,001 г. Жесткое правило: вносим в определенные сроки, чтобы препарат разрушился в растении до уборки полностью. Житель Минска за один вдох столичного воздуха получает вредных веществ больше, чем их может оказаться в десятке кочанов выращенной мною капусты. Фермерская продукция – это высокие вкусовые качества и минимальное использование наиболее мягких препаратов для стимуляции роста и защиты растений.

Вопрос: а кто удостоверит качество? Мне доводилось беседовать с консультантами в этой области в США. Сам консультант считается работником при университете в Вашингтоне, но он ездит по усадьбам мелких фермеров, раскинувшихся на территории, равной площади Беларуси. Он наблюдает, что и как выращивают эти фермеры, насколько это соответствует критериям «фермерской продукции». Берет пробы почвы, растений, помогает советами, изучает влияние разрешенных препаратов на растения. На основе анализа данных дает фермеру право или отказывает в таковом на сбыт продукции. Хлопотно? Безусловно. Но там можно доверять.

А у нас просто могут манипулировать ценниками, тарифами, лишь бы сорвать деньги.

 

– Какие на ваш взгляд культуры сегодня наиболее перспективны для инвестиций?

– Самая выгодная садовая культура, конечно же, яблоко. И урожай, и спрос, и технологии откатаны до совершенства. Но необходимо и современное хранилище.

Большие перспективы я вижу у виноградарства – от выращивания столовых сортов до виноделия. Из того, что уже есть в РБ, можно создать приличные сорта. И это будет выгодно производить.

Сегодня возрастает спрос на грушу. Правда, с ней посложнее – европейские технологии у нас не пошли. Не знаю, почему, я буду пробовать. Ну, оно, наверное, как и с помидором. Сначала говорили, что в Беларуси он нерентабельный, поэтому начинали энтузиасты, потом мелкие крестьяне. И лишь затем стали массово отрабатывать технологию – упрощать, удешевлять. В итоге один одну находку сделал, другой другую – и вот довели до ума. Теперь же за это взялись крупные фермеры, и уж три года как помидор может быть дешевле на опте картошки. Так где-то должно быть и с грушей.

В целом же инвесторы, думаю, видят, что в садоводческой сфере обозначилось предпочтение не валу, а качественным сортам.

 

– Какие ощущения, эмоции дает вам занятие нелегким крестьянским трудом?

– Я ощущаю, что занимаюсь настоящим делом, оно мне по душе, приносит удовлетворение.

Возможно, мне больше хотелось бы, уподобясь Хемингуэю, ходить по океану под парусом, пить ром, слушать туземцев-гитаристов и писать хорошие книги. Но я же не Хемингуэй. И исхожу из своих возможностей.

У меня хорошая жизнь – я занят любимым делом. Скажем, мне не нравится выращивать огурцы, хотя это одна из наиболее рентабельных огородных культур, а жене нравится. Поэтому мы сажаем огурцов ровно столько, сколько она одна может досмотреть. Мне не нравится выращивать ягоды (сбор очень нудное занятие), мы их и не выращиваем.

Мне нравится сад из яблонь, груш, черешен, слив, я сад и выращиваю.

Мы сами планируем, обрабатываем, ошибаемся. Я имею право на ошибку. Имею право сам, без окриков сверху, ее исправить. Мы – хозяева!

Что касается заработков, то иногда больше, иногда меньше, в среднем – не хуже колхозников. Хотелось бы больше, но это желание присуще всем, даже миллиардерам. Обидно только, что в государстве мы никто, нас словно и нет.