Сколько могут продлиться протесты
Политический протест в Беларуси характеризуют широкое использование цифровых коммуникаций, высокое число постоянно активных участников, в целом ненасильственный характер выступлений с массовыми актами гражданского неповиновения. Это основные составляющие устойчивости протестной активности, причем ослабление некоторых компонентов способно снизить динамику гражданского сопротивления.
Редакция «ЭГ» на исторических примерах разбирается какие составляющие усиливают и ослабляют современный политический протест.
Цифровая коммуникация
Развитие технологий в современном мире преображает не только повседневную жизнь каждого человека, но и значительно трансформирует характер политических процессов.
Укрепление горизонтальных связей в обществе через цифровые технологии в условиях сегментации самого общества сохраняет высокие мобилизационные возможности для протестов. Впервые этот потенциал был задействован в 2010 г. в ходе «Арабской весны». Своеобразным началом «эры новых технологий» в политических протестах стала «Революция зонтиков» в Гонконге в 2014 г.
Цифровизация все больше определяет повседневный уклад жизни, обеспечивает нормальное функционирование общества и государства. Так, если в 2009 г. активными пользователями социальных сетей в мире был 21% взрослых, то в настоящее время – более 72% или 3,6 млрд. человек. Значительно возросли доля и качество генерируемого пользователями контента, особенно в период пандемии коронавируса. По данным ООН, цифровая экономика (Digital economy) в 2019 г. сформировала более 15% мирового ВВП.
Поэтому блокирование интернета уже давно перестало быть аналогом захвата «почты-телеграфа-телефона». Это скорее полный паралич почти всех сфер общественной и частной жизни. Если органы госуправления хотят контролировать процессы, требуются какие-то принципиально новые решения, чем заведомо проигрышная попытка конкуренции по объему и качеству контента и охвату различных сегментов общества.
«Горизонтализация» протестов вкупе с вовлечением в них самых широких слоев общества в условиях его общей дефрагментации означает возможность быстрого проявления платформ для протестов (будь то телеграм-каналы или, как в случае с Каталонией или Гонконгом, специальные приложения), высокой степени анонимизации протестного движения (возможно отсутствие явного лидера), а также чрезвычайно общий характер программы протестного движения. Как правило, эта программа ограничивается одним-двумя требованиями / лозунгами без полного видения будущего страны / общества / движения.
Широкая география протестов и поиск партнера по переговорам
Центром современного протеста необязательно является столица (например, в случае с Ливией, Сирией), а контроль над столицей необязательно означает получение контроля над страной. Например, в 2016 г. турецкие военные в ходе попытки переворота смогли установить контроль над Стамбулом и Анкарой, но в результате проиграли.
Для властей неприятным следствием этой специфики становится проблема с поиском партнеров по переговорам. Невыполнение властями требований протестующих (в т.ч., по причине отсутствия стороны для переговоров) приводит к затяжному протесту, усиливает риски его радикализации и перерастания в полноценный внутренний конфликт. Если в стране отсутствуют сформировавшиеся и развитые контрэлиты, неопределенность разрешения конфликта принимает угрожающую степень.
Мирный характер вместо быстрого силового захвата
Характерной чертой современного протестного движения является его преимущественно мирный характер, основанный на актах массового гражданского неповиновения. В то время как практика XIX – первой половины XX вв. делала ставку на силовое столкновение с органами правопорядка с последующим захватом органов управления. Современное развитие полицейских технологий значительно снижает шансы на успех в случае прямого столкновения протестующих с силами правопорядка. Необходимо признать, что у современных протестов и выступлений того периода крайне мало общего. Нет уже ни антиколониальных движений, ни мощных утопических идеологий (коммунизм, фашизм, анархизм), практически везде исчезло противостояние «город - деревня», не говоря уже о сословных и строго классовых различиях. Современный протест – это, как правило протест против «социального дискомфорта», понимаемого крайне субъективно.
Впрочем, даже успешный брутальный разгон протестующих с жертвами несет большие риски делегитимизации власти, осложнения внешнеполитического положения страны, возможность введения санкций и т.д. Так, С.Хусейн мог относительно успешно подавлять внутренние выступления, что обернулось утратой контроля над частью территорией Ирака, внешним давлением на страну и последующим внешним свержением С.Хусейна с фактической оккупацией Ирака; последствия политики С.Хусейна вылились в полноценную гражданскую войну в Ираке после его смерти. Схожая ситуация наблюдалась и в Ливии в 2011 г. – в случае подавления выступлений жертвами могли стать более 1 млн. человек, что принудило внешних акторов к активным действиям.
Согласно исследованию Эрики Ченовет (Chenoweth) из Гарвардского университета, основанном на анализе 323 протестных кампаний в период с 1900 по 2006 гг., ненасильственные кампании протеста имеют в два раза больше шансов увенчаться успехом, чем насильственные. В целом, ненасильственные кампании привлекают в 4 раза больше сторонников, чем насильственные. Для достижения значимых политических изменений достаточно было 3,5% активно протестующих от всего населения (хотя в авторитарных государствах процент, наверное, может быть несколько выше). Ни одна кампания, где было 3,5% и более активных протестующих от численности населения, не закончилась их поражением. Правда, исследуемый период не включал последнее десятилетие, когда произошли радикальные изменения, связанные с распространением цифровых технологий.
Необходимо понимать, что «правило 3,5%» выведено эмпирически: важно не само это число, а те процессы, которые оно отражает – глубокий раскол между обществом и властью, который практически невозможно преодолеть без серьезных изменений в политической системе.
Сила репутационного удара по власти
Одной из составляющих успеха широких протестных кампаний является медийное и психологическое воздействие на силовые структуры и правящие элиты в целом. Оно менее эффективно, если есть глубокий раскол между протестующими и силовиками (например, различная этническая, расовая или религиозная принадлежность т.д.). Так, частичное сохранение сирийским президентом Б. Асадом своей власти объясняется доминированием в силовых структурах алавитов (религиозное меньшинство в Сирии, к которому принадлежит президент), которое успешно было противопоставлено протестующим суннитам.
Если этого противопоставления нет, то правящие элиты стремятся его создать. Как правило, подчеркивается абсолютное меньшинство протестующих (в 2018 г. премьер-министр Армении С.Саргсян заявлял, что Н.Пашиняна поддерживают 7-8% населения) и / или иностранное вмешательство (так, в организации беспорядков в Гонконге власти КНР обвиняют иностранные государства), поощряется стигматизация правящей элиты.
Альтернативой является привлечение наемников, однако экономически этот вариант не имеет долгосрочной перспективы.
Конечно, гражданское неповиновение может носить исключительно ненасильственный характер скорее только в теории. Тем не менее, оно редко включает в себя прямые столкновения с органами правопорядка, скорее, речь идет о создании психологического давления на элиты, массовые забастовки, многочисленные акты экономического саботажа, бойкот и т.д. Попытки властей силовым методом запретить эти действия ускоряют процессы делегитимизации, а также способствуют распаду общественных и государственных структур.
Гражданское сопротивление направлено, прежде всего, на деконсолидацию правящей элиты, отделения (в т.ч., и через укрепление институтов гражданского общества, солидарности) государственных структур от общества, изоляцию госуправления, привлечение внешнего внимания и внешнего давления. Важным элементом практически во всех современных протестах является использование цифровых технологий для идентификации сотрудников силовых структур. Акцент делается на создание раскола среди элит с последующим переходом на сторону протестующих. Определенным успехом давления на элиты можно считать выражение высокопоставленными чиновниками сочувствия протестующим.
