Эффективность собственности и распределение прибыли

Частный собственник всегда эффективнее, чем государство. А потому любые полумеры в экономике не принесут ожидаемого эффекта, считает бизнесмен и инвестор Анатолий ТРУХАНОВИЧ.

– Анатолий Иванович, недавно на совещании у главы государства обсуждался вопрос о внесении изменений в Указ № 253 «О мерах по финансовому оздоровлению сельскохозяйственных организаций». Как вы оцениваете результативность мер, предусмотренных этим документом?

– Рассрочка долгов сельхозпредприятий перед бюджетом, банками, поставщиками ТЭР при условии уплаты текущих платежей должна была оживить экономический потенциал сельхозпредприятий, улучшить их платежеспособность. Но эти надежды не оправдались. Это серьезный просчет. Все, кто отпускал сельхозпредприятиям семена, комбикорм, средства защиты растений и т.п., не увидели никакого оздоровления: ситуация с платежами зачастую еще хуже, чем год назад. Принимаемые полумеры порой хуже, чем полное от­сутствие мер. Все делалось для того, чтобы выручить банки, энергетиков, которые постоянно оказываются в привилегированном положении.

У нас тарифы на электроэнергию выше, чем в ЕС, и примерно в 1,5 раза дороже, чем в России, газ – в 3 раза. Из-за этого сельхозпродукция неконкуренто­способна – ведь в ее стоимости около 7% – это энергоносители. Есть и другие расходы. Скажем, мы – единственная страна в мире, где надо платить за использование государственных дорог при перевозке сельхозпродукции. Пока сохраняются такие дисбалансы, рас­срочка части долгов не поможет.

– Устроит ли передача акций или предприятий-должников кредиторам, которые не могут получить от сельхозпредприятий деньги за осуществленные поставки?

– Это во многом зависит от условий передачи. Частные компании по сути кредитуют сельхозпредприятия, предоставляя им значительную отсрочку платежа. На иных условиях с ними сотрудничать не получается. Если вместо оплаты долгов предлагаются акции, то это должно быть добровольным и выгодным процессом. Если же акции будут навязываться кредиторам принудительно – это уже не рыночный и не разумный подход. В любом случае выиграют на первых порах должники и государство, которое владеет практически всем капиталом сельхозпредприятий. Учитывая, что цены на их имущество завышены, то миноритарный пакет в 7–10% акций мне как кредитору ничего не дает. Маловероятно получение дивидендов по этим акциям, возможность их продажи или залога более чем сомнительна, а влиять на принимаемые в таком предприятии решения не получится.

Господдержка сельхозпредприятий – это огромные суммы, взятые у всех налогоплательщиков. Но частному бизнесу она мало доступна. Между тем он мог бы в сельском хозяйстве обеспечить куда большую эффективность при меньших затратах: производить значительно больше продукции и получать большую прибыль.

– Что для этого требуется?

– Множество исследований и многолетняя практика в мире показывают, что государство – плохой собственник. Особенно это заметно на земле, где в сезон надо работать не покладая рук. Тут требуется высокая личная заинтересованность, участие всей семьи. Например, в Польше урожайность на одинаковых с нами землях выше на 20–25%. Но там в основном работают фермеры на маленьких наделах. А у нас с высоких трибун с гордостью рапортуют: «Мы сохранили крупнотоварное производство». Кому от этого хорошо? Да, трактор может запахать большое поле, но цифры показывают, что отдача от земли в условиях государственной собственности меньше, чем в других странах. Скажем, мировой рекорд по урожайности поставлен в Англии двумя фермерами: они собрали ячменя по 156 центнеров с гектара. А мы рады 34 центнерам. У моих земляков в Столинском районе отдача всегда гораздо выше, чем у сельхоз­организаций. Пора смелее отдавать в частные руки земельные наделы. Они должны стать полноценным ресурсом для крестьянина как для производства, так и для залога. При грамотном подходе можно обеспечить безопасность таких операций. Но нужна частная собственность на землю, гарантии ее неприкосновенности, возможность рас­поряжаться своим имуществом и результатами труда.

– В последнее время власти обещают, что налоговая нагрузка не вырастет. Вас устраивают эти обещания? Или вы хотели бы эту нагрузку видеть несколько иной?

– Да – гораздо ниже. Государство у нас считается социально ориентированным, но на самом деле несут груз социальных проблем промышленность и АПК. А что взамен? Кто построил луч­шие офисы за последние 10–15 лет? Это – банки и торговля, хотя не припомню, чтобы принимались какие-­то постановления по улучшению их положения. Зато сельскому хозяйству «по­могают» постоянно, а в результате оно само и те, кто там работает, бедствуют. Как это может быть в стране, где все регулируется?

Может, мы, как когда-то говорилось, в долгу перед колхозами, потому что занижались цены? Или дело опять-таки в налогах? С одной стороны, для АПК налог на прибыль и НДС заменены единым налогом для производителей сельскохозяйственной продукции. Но он охватывает лишь часть сельхозпроизводства: смежники платят 20% НДС при реализации комбикормов, при ввозе шрота и другого сырья. Этот налог «передается» сельхозпредприятиям, которые закладывают его в себестоимость. А в цене яйца 75% – это комбикорм, свинины – 65–70%. Получается, что налоговые льготы при выпуске сельхозпродукции государство забирает через косвенные налоги. В результате падает доходность всего аграрного сектора.

Между тем в России нет налога на прибыль и НДС почти во всем цикле производства сельхозпродукции, во Франции – льготы и пониженные ставки налогов по всей цепочке «от фермы до желудка». Такая поддержка наряду с прямым финансированием обеспечивает во многих странах высокие темпы развития сельхозпроизводства. В той же Украине у крестьян более выгодные условия, чем у нас, причем там на селе 60–70% – собственники. В результате по производству масличных, пшеницы и ряда других культур они выходят на лидирующее положение в мире.

– Значит, все дело в правильном распределении льгот?

– Как льготы ни распределяй, за них всегда кому-то придется расплачиваться. Скажем, Указом № 345 предусматриваются небывалые льготы для торговли на селе. Обещаны новые льготы для IT-сектора. А налоговую нагрузку пла­нируют сохранить неизменной. Но если некоторые сегменты экономики налогов почти не платят, то налоги, заложенные в доходную часть бюджета, придется взять с кого-то другого, переложив на него налоговое бремя.

Большую часть прибыли должен получать ее создатель. И если у меня – бизнесмена через налоги забрали деньги и отдали моим же конкурентам-­госпредприятиям – это несправедливо. Так поощряются лишь иждивенчество и коррупция. Тут нечего оправдываться некими мнимыми «интересами государства». Высший интерес – это человек. Если мы забираем у него деньги, то куда? Если снизить налоговую нагрузку, то у субъектов хозяйствования останется больше денег на создание рабочих мест, достойные зарплаты, которых хватит на дороги, жилье, медицину, образование и т.п.

Если же государство забирает деньги у бизнеса и перераспределяет через министерства, то непосредственно на социальные услуги дойдет лишь часть, причем вряд ли большая. Получается, что нет внутренних источников саморазвития и естественной экономической мотивации. О каком тогда инвестиционном, деловом и социальном климате говорить?

– Но, судя по данным международных рейтингов, деловой климат не так уж плох…

– Рейтинги – штука лукавая. Да, в Doing Business мы занимаем вполне благородное 38-е место. Но обеспечивают его регистрация недвижимости и предприятий, разрешения на строительство, подключение к системам элек­тро­снабжения. Без них мы скатились бы в конец рейтинга: ведь по большинству остальных критериев, которые куда больше характеризуют условия ведения бизнеса, позиции весьма низкие, в т.ч. по налоговой нагрузке.

Какие бы проценты ни называли составители рейтингов и наши чиновники, лучше всего нагрузку характеризуют собственные расчеты. Скажем, если в 1999 г. у меня оставалось после уплаты налогов 2/3 доходов, то теперь – менее 20%. Получается, что я должен все время работать на кого-то.

– То есть налоговая нагрузка так выросла?

– Если считать не в формальных процентах к ВВП, а по денежному потоку конкретного предприятия, то да. Причина в скрытых налогах и поборах. Скажем, отсрочка вычета НДС и уплата налогов по отгрузке создают кассовый разрыв, заполнение которого требует дополнительных расходов. Тарифы на энергоносители – тоже часть этой нагрузки. У нас лидер в стране по прибыли – «ОАО «Газпром трансгаз Беларусь». Но его прибыль – это переплаченные нами деньги, которые уходят в «Газпром».

Есть множество мелких требований, которые в совокупности отнимают много времени и средств, а в итоге ухудшают конкурентоспособность продукции. Например, предприятия по традиции, унаследованной с советских времен, должны вести военный учет сотрудников, дублируя функции военкоматов. Ничего подобного в мире не существует. Нет за рубежом никакой хлебной инспекции, проверяющей производителей, лишних формальностей карантинной и иных служб при ввозе шрота и прочего сырья, ветеринарных служб и различных требований к помещениям, оградам и т.п.

– Но они не отбивают желания открывать новые бизнесы и удерживать старые?

– Есть неиссякаемая сила – желание стать собственником, стать богатым. Когда есть удовлетворение от работы, деньги отходят на второй план, целью становится создание продукта, нужного людям.

Для иностранных инвестиций есть определенные льготы. Но их «точечный» характер скорее отпугивает серьезных бизнесменов. Их интересуют не исключения, а всеобщие правила, за­крепленные законом.

– Если с зарубежным капиталом туго, то какие ресурсы доступны для развития белорусского бизнеса?

– В сельском хозяйстве – никакие. Банки считают его высокорисковым, а потому кредитуют по повышенным ставкам – не ниже 12%. Если просрочил платеж – ставка порой вырастает вдвое. Поэтому у сельхозпредприятий 90% выручки уходит на расчеты за топливно-­энергетические ресурсы и проценты банкам.

– На перерабатывающую промышленность тоже падает часть такого «кредитного негатива»?

– Конечно. Еще недавно мясокомбинаты, молочные и сахарные заводы процветали. А сегодня обеднели: девальвация, изменение спроса на внеш­них рынках, долги.

– Но ваш бизнес не стоит. Как-то умудряетесь все время находить ресурсы, в т.ч. заемные?

– Да. Но приходится искать новые инструменты. Если в торговле и строительстве облигации так популярны, то и промышленности нечего отставать. Я много лет беру банковские кредиты и всегда рассчитываюсь. Но с ними есть много проблем: надо оплатить оценку, надо ходить убеждать их, они требуют залог основного учредителя.

А облигации – более простой инструмент, который использует весь мир. И мы пошли на то, что тоже выпустили облигации, и рады констатировать, что их охотно покупают. Поскольку последние 10 лет мы работаем с прибылью, есть уверенность в платежеспособности. Замечу, это прибыль по МСФО, без всяких манипуляций, адекватная реальным денежным потокам. При среднемесячной выручке в 5–6 млн. USD можно быть уверенным, что все обязательства будут погашаться в срок. В том числе проценты по облигациям или досрочный выкуп, если понадобится. При этом мы можем представить инвесторам любую информацию и выполнить помимо требований, установленных законодательством, любые условия, которые обеспечат минимальные риски инвесторам. Мы обеспечены ресурсами с неплохой диверсификацией: производство свинины, птицы, яиц, комбикорма. Теперь выпуск облигаций позволит диверсифицировать инвестиции и улучшить показатели.