Выход не в цикле, а в структуре

Рецессия в Беларуси носит структурный характер. Поэтому не стоит надеяться на «автоматический» выход из нее за счет смены фазы бизнес-цикла, считает научный сотрудник Белорусского экономического исследовательского центра Дмитрий КРУК.

– Дмитрий, как определить нынешнее состояние белорусской экономики – от замедления темпов роста в 2013–2014 гг. к спаду в 2015–­2016 гг.? Это рецессия?

– Это рецессия со всеми типичными формальными и неформальными признаками. Мы наблюдаем отрицательную динамику ВВП, в т.ч. снижение объемов производства и по­требления, снижение деловой активности. В более долгосрочном контексте можно говорить о замедлении темпов экономического развития. Для Беларуси на сегодня ключевой вопрос: как долго это продлится? Вообще пребывание национальной экономики в рецессии не является чем-то необычным. Такие периоды случаются во всех странах. Экономическая теория, как правило, объясняет эту регулярность устойчивой природой циклических колебаний, обусловленной закономерностями в формировании спроса экономических агентов. Связь между циклическими колебаниями и рецессией такова, что в мировой практике они зачастую рассматриваются в «од­ном пакете». Спад выпуска по умолчанию объясняют циклическим спадом спроса. Однако для нынешней белорусской ситуации подобная интерпретация некорректна.

– Что лежит в основе нашего спада в 2014–2016 гг.: циклические или структурные факторы?

– В Беларуси экономический спад является следствием не только циклических колебаний, но и структурного сжатия. Причем структурная составляющая рецессии в 2016 г. стала доминировать. Изменения темпа трендового роста отражают из­менения со стороны предложения (в факторах производства, производительности) и классифицируются как структурные, т.е. носят устойчивый характер. Структурный характер рецессии означает, что «автоматического» выхода из нее за счет смены фазы биз­нес-цикла не произойдет.

Отрицательный трендовый рост не столь распространен в мировой практике. Но он может иметь место, например, на фоне снижения производительности. По сравнению с циклической рецессией рецессия такого рода порождает больше вызовов и неопределенности. В этом случае отсутствуют «автоматические стабилизаторы», которые бы ограничивали продолжительность, как это про­исходит при циклической ре­цессии.

– Как долго может про­длиться рецессия в нашей стране? Какие меры и стимулы необходимы для ее преодоления?

– Рецессия может длиться до тех пор, пока экономика не адаптируется к новому естественному уровню выпуска. Воз­можности противодействия такому шоку у экономических властей ограничены. Правительство не всегда в состоянии влиять на структурные слабости экономики. Это самый не­благоприятный случай – обу­словленный одновременно от­рицательным трендовым рос­том и циклическим спадом. Здесь возникают дополнительные противоречия при выборе приоритетов экономической по­литики. Меры, направленные на преодоление структурного спада, как правило, ухудшают состояние бизнес-­цикла, тогда как предоставление фискальных или монетарных стимулов может приводить к негативным последствиям для среды дол­госрочного роста. Пока отрицательный трендовый рост сохраняется, маловероятны выход из рецессии и обеспечение устойчивого роста выпуска. Это практически недостижимая задача. Замечу, что повышение темпа долгосрочного роста важнее, чем сглаживание цик­лических колебаний. Поэтому при возникновении противоречий между мерами экономической политики, ориентированными на решение задач дол­госрочного и краткосрочного периодов, безусловный приоритет должен отдаваться пер­вым.

– В какой мере на ситуацию в отечественной экономике влияют внешние факторы?

– Негативными экзогенными шоками 2014–2015 гг. для Беларуси стали: ухудшение условий торговли, падение спроса на российском рынке, снижение энергетических субсидий. В нашей истории эти шоки от­нюдь не выглядят чрезмерно масштабными и беспрецедентными, кардинально влияющими на траекторию роста. Такое уже случалось после периода существенного улучшения и условий торговли, и физического объемов поставок в Россию в предыдущие годы. Поэтому в некотором смысле их можно классифицировать даже не столько как негативные шоки, сколько как возврат к долгосрочному равновесному уровню после исчерпания воздействия благоприятных процессов. На­пример, физический объем экспорта в Россию по-прежнему существенно выше, чем даже в 2008 г., и близок к уровню 2011–2012 гг. В целом за период 2011–2015 гг. экзогенные внешние шоки не являются ключевым драйвером снижения производительности, а сле­довательно, и ключевой причиной затухания роста, и последующего спада. Более того, возьмусь утверждать, что спад был бы неизбежен даже без указанных внешних шоков.

– Насколько оправдано объяснение всех проблем тем, что мы «заложники ситуации у наших основных экономических партнеров»?

– На мой взгляд, неоправданно говорить, что проблемы России стали дополнительным толчком к новому экономическому спаду. Да, снижение выпуска в России усугубило и без того неизбежный спад у нас. Но интерпретировать такую взаимосвязь в виде «мы заложники ситуации в России» уместно лишь в том смысле, что долгие годы мы замыкались на одном российском рынке и не создавали предпосылок для диверсификации торговли, энергетических поставок и т.п.

– Какую роль в белорусской экономике на самом деле играют энергетические суб­сидии России? Можно ли рассчитывать на благополучный выход из рецессии в случае их сокращения?

– Безусловно, эти субсидии влияют на макроэкономическую динамику. Их снижение в последние годы внесло некоторый вклад в потери выпуска. Но в рамках долгосрочного периода исчерпание роста и последующий структурный спад (вследствие снижения производительности) практически никак не связаны с энергетическими субсидиями. Более того, возьмусь утверждать, что для пер­спектив роста производительности такие энергетические субсидии даже вредны. Они замыкают экономику на отраслях и производствах с высокой степенью энергоемкости, капиталоемкости и с продуктовой кор­зиной, не в полной мере соответствующей запросам рын­ка.

– Какие факторы влияют на уровень производительности в Беларуси? Можно ли рассчитывать на их быстрое улучшение в 2017–2020 гг.?

– Средний уровень общефакторной производительности (ОФП) в 2014–2015 гг. примерно на 7,5% ниже, чем в 2009–2010 гг. Причем состояние внешней среды в указанные годы было практически идентичным. Это означает, что такое снижение ОФП стало следствием эндогенных эффектов, которые вместе я именую как «репрессия эффективных производств». В их состав я включаю целый перечень специфических факторов. Во-пер­вых, это несоответствие продуктовой структуры выпуска структуре спроса, вплоть до производств с «убавленной стоимостью». В ряде случаев доступ к дешевому капиталу может обусловливаться производством особых видов товаров, которые экономические власти по каким-то причинам хотят поддержать. В результате рациональным выбором фи­р­мы может быть производство такого товара вопреки рыночной конъюнктуре. В наихудшем случае это может приводить даже к производству товаров с отрицательной добавленной стоимостью. Во-вторых, потери производительности происходят за счет неэффективности распределения ресурсов. Директивная концентрация ресурсов в производствах (отраслях, фирмах) с низкой ОФП повышает их удельный вес в производстве национального продукта и, соответственно, препятствует (ограничивает) рост удельного веса более эффективных производств. В-третьих, потери производительности имеют место за счет избыточного масштаба отдельных производств и их технической неэффективности. Дешевый капитал как источник дохода сам по себе может предопределять выбор в пользу неоптимальных технологических решений среди существующих опций и игнорирование соображений оп­тимального масштаба.

– В вашем исследовании говорится о «конфликте» между накоплением капитала и производительностью. В чем он заключается и чем грозит?

– Теоретические модели рос­та предполагают, что снижение производительности должно оказывать сдерживающее воз­действие на динамику капитала и последний как минимум не должен расти. Однако в Беларуси произошло иное. Наиболее логичное объяснение роста капитала на фоне сокращающейся ОФП – его искусственное накопление через директивные инструменты и распределение между секторами (предприятиями), не связанное с их фактической производительностью. Это происходит вследствие распространенной в Беларуси практики финансирования инвестиций через директивное кредитование, директивную разработку планов по модернизации отдельных предприятий и целых отраслей, а также через специфические инструменты финансирования жилищного строительства. Ес­ли динамика капитала в значительной мере предопределяется экзогенно, т.е. его накопление не обусловлено соображениями эффективности, то такое накопление само по себе негативно воздействует на динамику ОФП. На уровне отдельного предприятия каналами потерь в производительности вследствие директивного накопления капитала могут быть: выбор в пользу производства капиталоемких товаров или тех­нологий, игнорирование экономии на масштабе и выбор неоптимального масштаба про­изводства.

Упомянутый «конфликт» стал заметен примерно с 2007 г.: после 5 лет инвестиционного рывка и достижения чрезмерно высокого уровня доли валового накопления основного капитала в доходе – в диапазоне свыше 30%. В 2008–2014 гг. на фоне длительной инвестиционной экс­пансии этот «конфликт» нарастал: все большая часть положительного вклада в прирост потенциального выпуска нивелировалась отрицательным вкла­дом ОФП. Критическая черта в рамках этого «конфликта» была пройдена примерно на рубеже 2013–2014 гг.

В результате имевшее место в нашей экономике накопление основных фондов генерировало два разнонаправленных эффекта для роста выпуска: первый – прямой положительный, а второй – косвенный отрицательный (потери в ОФП). По мере накопления капитала первый эффект ослаблялся, а второй усиливался. Потери в ОФП «нагнали» выигрыш от накопления нового капитала, а потому темп роста потенциального выпуска сначала приблизился к нулю, а затем перешел в «минус». Такой механизм объясняет феномен начала структурного спада и логичным образом «вписывает» его в долгосрочную тенденцию затухания роста.

– Как влияет «шок производительности» на поведение предприятий и домашних хозяйств?

– Дополнительную силу структурный спад может приобретать в случае, если цент­рализованные вливания капитала в предприятие или целую отрасль в прошлом позволяют сохранить их в будущем. На­пример, стремление повысить эффективность старых инъекций тянет за собой новые вливания: на дофинансирование, «спасение» предыдущих ин­вестиций и исправление ошибок, допущенных в ходе реализации предыдущих проектов. В результате в придачу к уже понесенным из-за технической неэффективности потерям в ОФП добавляется новая пор­ция потерь в распределении.

Еще одним следствием снижения производительности может стать снижение запаса капитала. При угрозе стагнации или спада фирмы не видят потребности в расширении масштабов производства, а потому воздерживаются от ин­вестиций. В свою очередь, домашние хозяйства, пытаясь максимизировать уровень по­требления в меняющейся среде, реагируют на шок ОФП снижением нормы сбережений. Вместе эти изменения в поведении экономических агентов могут «запустить» еще один механизм снижения запаса капитала, выпуска, доходов. При этом речь идет уже не о потерях в будущем росте, а о снижении текущего уровня благосостояния.

Таким образом, последствия шока ОФП могут сформировать «вторую волну» структурного спада, причем еще более глубокого и продолжительного. Нужно понимать, что снижение капитала автоматически не гарантирует устранение конфликта между его накоплением и ОФП. Если продолжают ис­пользоваться централизованные инструменты распределения капитала, обеспечивая его прирост в менее эффективные предприятия, то в целом по экономике снижение запаса происходит за счет «здоровых» фирм.

– В конце года была утверждена Программа социально-экономического развития на 2016–2020 годы. Как, по-­вашему, учтены ли в ней особенности рецессии, происходящей в нашей стране?

– Большей частью нет. В целом Программа разработана по принципу, главенствующему уже 20 лет: правительство отбирает и назначает «чемпионов». То есть власти заявляют: в прошлые годы мы ошиблись, а сейчас сделаем все правильно. В этой Программе по-преж­нему акцент делается на государственные инвестиции, на­правления инноваций, предопределяемых «сверху». Правительство по-прежнему считает, что оно лучше общества знает, как обеспечивать развитие страны, и по-­прежнему собирается иг­рать «руководящую и на­правляющую роль». Поэтому я не думаю, что это программа выхода из рецессии.

– Способны ли меры, предусмотренные Программой, обеспечить выход из рецессии уже в текущем году и дальнейший рост?

– При наилучшем сценарии относительно внешних условий можно допустить возврат тем­па роста выпуска в положительную область. Но он будет близок к нулю и крайней неустойчив. Быстрого возврата на траекторию устойчивого роста однозначно не произойдет. Но более реалистичный сценарий – продолжение спада, а возможно, и его углубление. Описанные выше механизмы второй волны структурного спада начали активизироваться в 2016 г., но оставались в «зачаточном» состоянии. Поэтому, полагаю, адаптация национальной экономики к шоку производительности не завершилась. А потому нейтрализация предпосылок структурного спада видится мне сегодня наиболее важной задачей.