Размышления у цифрового подъезда

В последнее время власти разных стран наперебой провозглашают стремление развивать цифровую экономику. В России готовится программа, в Беларуси – декрет о новых условиях работы Парка высоких технологий. Проект заранее назван «революционным» и выводящим страну в ряд мировых лидеров IT-индустрии. Возможно ли это, если речь снова идет лишь о преференциях для относительно узкого круга компаний?

Заявленные цели провозглашаются не впервые. Скажем, в программах правительства на 2010–2015 и 2016– 2020 гг. декларировались приоритеты развития био- и нано-технологий, электронно-оптического, химического, информационно-коммуникационного, секторов экономики, производящих продукцию с высокой добавленной стоимостью. Теперь добавились другие модные на­правления – беспилотники, блокчейн, криптовалюты. Но, поскольку ресурсов в казне для прорыва в 5–6-й технологические уклады нет, ос­тается надеяться, что их помогут привлечь налоговые и иные льготы. Чиновники уверены, что достаточно их предложить, чтобы крупнейшие высокотехнологические корпорации открыли в Беларуси свои представительства, цент­ры разработок и производили на нашей территории продукцию с высокой добавленной стоимостью. Ожидается, что это повлечет рост инвестиций, экспорта, создание рабочих мест, а IT-сектор станет «локомотивом», тянущим в светлое будущее всю экономику страны. Это кажется чиновникам куда надежнее и безопаснее, чем проводить масштабные реформы во всей экономике.

Чувство льгот

Проект декрета вызывает споры в обществе, хотя документ кроме рабочей группы и привлеченных экспертов пока никто не видел. Поэтому приходится ограничиться краткими анонсами его содержания. Без зависти и обиды тут не обходится: предпринимателю и менеджеру промышленного или торгового предприятия невозможно объяснить, почему упрощение документооборота и валютного регулирования можно выборочно применить в IT-индустрии, но нельзя ввести для всех. Но дело не в одних эмоциях. Льготы – довольно опасный инструмент. Стимулируя одни сегменты экономики, они порой разрушительно влияют на другие, способствуют росту неравенства между регионами и социальными группами. Происходит отток финансовых и трудовых ресурсов из менее льготируемых (но от этого не менее важных для общества) сегментов в привилегированные. А те зачастую используются для уклонения от уплаты налогов в других сферах. Иногда льготы вообще остаются невостребованными или не дают ожидаемых результатов.

Льготы ПВТ, безусловно, результат дали. Но он мало отразился на остальных сегментах отечественной экономики. Назначенные вытянуть ее в светлое будущее предыдущие «локомотивы» (если кто забыл – экспорт, жилье, продовольствие) не справились, сырьевая рента оскудела. Теперь чиновники надеются на информационно-коммуникационные тех­нологии и дигитализацию. Нужно лишь установить новые правовые рамки для инструментов и возможностей, которые создает ИКТ. А вот институциональные основы общества и экономики одними технологиями и нормативными актами изменить куда сложнее. Скажем, если автоматизация заключения и исполнения договоров окажется невыгодной бюрократии и директорам предприятий, привыкшим к откатам, то, чтобы сломить их сопротивление, понадобится что-то посильнее блокчейна.

Требуется ли публичное об­суждение проекта? Сомнева­емся, что оно не сведется у нас к активности лишь досужих дилетантов. Но если все решается узким кругом заинтересованных лиц, то результат обычно учитывает исключительно их интересы. И нет гарантий, что за красивыми формулировками и декларациями будут стоять достоверные расчеты предполагаемого объема инвестиций и оттока капитала, выпадающих из-за льгот потерь бюджета и компенсирующих их доходов, потенциального количества создаваемых и теряемых рабочих мест и рисков, а результаты оценки не подгонят под заданные показатели. Упорство, с которым скрывается проект от публичного обсуждения, заставляет подозревать, что это продукт лоббизма компаний, которых гораздо больше устраивает авторитарно-бюрократический механизм принятия решений. Это, кстати, характерно для «цифровой» эры, если верить книге А. Барда и Я. Зодерквиста «Нетократия»: «…netократия, новый гегемон информационной эры, бесцеремонно оперирует святынями буржуазии: неприкосновеннос­тью личности, выборной демократией, социальной ответственностью, системой права, банковской системой, фондовыми рынками и т.д.».

Право для избранных

Если верить выступлениям участников разработки проекта, планируется внедрить в рамках ПВТ отдельные элементы английского права. Это выглядит соблазнительно. Но «отдельные элементы» редко успешно работают в отсутствие институциональной среды, из которой они заимствованы. Чаще они остаются невостребованными или используются для совсем иных целей.

Например, институт акционерного соглашения у нас действует уже 1,5 года, но не заметно, чтобы им широко пользовались. Возможно, для специфики IT-бизнеса будет полезен формат инвестиционного товарищества, если рамки ком­мандитного или простого товарищества им тесны. Остальные предприниматели тоже оценили бы его удобство для создания псевдохолдинговых структур, избавления от регистрации корпоративных документов, раскрытия сведений о показателях, транзакциях, действиях управляющего товарища, лич­ности и доходов конечных бенефициаров, а также любой ответственности, в т.ч. субсидиарной.

Приход продуктовых ТНК после принятия декрета, вероятно, обеспечит работой еще несколько тысяч белорусских специалистов (если их места не займут импортные кадры). Но трудиться они опять-таки будут на экспорт. Достанется ли что-­то из этих продуктов отечественной промышленности и другим отраслям? Каждому бух­галтеру, мучающемуся с от­правкой электронных счетов-­фактур и налоговых деклараций, приятно сознавать, что весь мир пользуется великолепными программными продуктами отечественного ПВТ. Может, малая толика его достижений могла бы обеспечить бесплатным или недорогим, но высококачественным софтом сервисы для электронных ад­министративных процедур и в стране пребывания? Скажем, в качестве компенсации обществу за прошлые и будущие преференции.

А какие перспективы открыло бы массовое внедрение «ум­ных» контрактов для обеспечения своевременных расчетов и добросовестного исполнения обязательств! Если, конечно, те, кто извлекает выгоду из массовых неплатежей, позволят существовать механизму, исключающему взятки, откаты и «телефонное право».

Многие страны сейчас ускоренными темпами создают правовые рамки для оборота криптовалют и токенов, основанных на технологии блокчейна, инвестиций через ICO. При этом основные цели законодателей: обеспечить прозрачность расчетов, защиту от злоупотреблений, создания финансовых «пирамид», уклонения от уплаты налогов и отмывания преступных доходов. Тут не обойтись без запретов, ограничений и требований, страхующих общество от чрезмерных спекуляций и криминала. Соригинальничать можно, лишь пойдя другим путем: предоставить максимум льгот и минимум ответственности именно там, где возводятся барьеры в других странах.

Сегодня даже самые отъявлен­ные оффшорные юрисдикции соглашаются участвовать в глобальных проектах вроде BEPS, автоматического обмена финансовой информацией (MCAA CRS и CbC). Поэтому страна, предоставляющая кор­порациям ме­сто для льготной и неподконтрольной деятельности, может на некоторое время рассчитывать на успех – пока не столк­нется с претензиями со стороны мировых регуляторов. Вспомним «наезд» Еврокомиссии на Apple, Amazon и Google из-за полученных в Ирландии налоговых льгот. В феврале т.г. в ЕС были приняты поправки в законодательство, призванные помешать ТНК уклоняться от уплаты налогов, используя различия между налоговыми системами разных стран. Учитывая, что в России «налог на Google» введен в этом году, а в Беларуси появится с 1 января 2018 г., напрашивается мысль, что таинственный проект декрета «пробивается» в обход Налогового кодекса не случайно. Акционеры и топ-менеджеры ТНК на этом выиграют миллиарды. А что достанется всем остальным? Потому-то мало кто верит, что ПВТ станет опытным полигоном, где «обкатываются» прогрессивные нормы для всех остальных.

Всему свое место

Не стоит идеализировать, недооценивать цифровую экономику или противопоставлять ее реальной экономике. Ценность первой заключается в том, что она, обрабатывая огромные массивы информации, способствует росту второй. Цифровая экономика по сути – это операционная система, позволяющая улучшить управление, повысить производительность труда, снизить затраты, увеличить производство и доступность реальных товаров и услуг, потребляемых человечеством, – в соответствии с «законом ускоренной отдачи».

Но возможен иной вариант: создание не ценности, а стоимости, в т.ч. в виде пузыря спекулятивной капитализации от­дельных компаний (в реальности порой убыточных) и инструментов, вроде криптовалют. Всемирный банк в одном из своих докладов констатировал, что в развитых странах вклад ин­формационно-коммуникационных технологий в повышение темпов экономического роста в 1995–1999 гг. был эквивалентен 3% ВВП, в 2005–2009 гг. – 1%, в 2010–2014 гг. – 1,8%. Но основная часть этого вклада приходится на рост капитализации корпораций сектора ИКТ. Таким образом, основные «циф­ровые дивиденды» получают в основном владельцы компаний, головные подразделения которых зарегистрированы чаще всего в США или котируют там свои акции. Не являются исключением и фирмы с «белорусскими корнями».

Когда-то нобелевский лауреат Роберт Солоу уверял, что увидеть эру компьютеров мож­но везде, но не в цифрах роста производительности труда. Не­сколько оптимистичнее аналитики компании Economist Intelligence Unit, которые вывели, что ИКТ начинают способствовать экономическому рос­ту, когда достигают определенной критической массы – при соответствующем уровне ин­декса развития ИКТ и институциональных условиях для роста.

Напомним, Беларусь занимает 31 место из 175 по индексу развития ИКТ, определяемому Международным союзом элект­росвязи. Но если с доступностью Интернета и мобильной связи у нас дела обстоят даже лучше, чем позволяет уровень валового национального дохода, то с инновациями и институтами – несколько хуже. Например, по данным Белстата, объем отгруженной белорусскими промышленными предприятиями инновационной продукции, работ, услуг, новых для внутреннего рынка, в 2016 г. составлял 43,4% общего объема, а новых для мирового рынка – только 0,6% (в 2015-м – 35,6 и 1,8%). Получается, что разговоры о прорыве в 5–6-й технологические уклады все больше расходятся с делами. Между тем, по данным ОЭСР, сектор ИКТ обеспечивает 0,6–1,5% темпов роста технического прогресса. В странах ЕС на него приходится 4–6% валовой добавленной стоимости, 4–8% – инвестиций, но занято в этой сфере всего 2,5–4% трудоспособного населения. Многочисленные исследования показывают, что «локомотивная» роль IT-сектора в ускорении экономического рос­та и формировании новых институтов имеет довольно четкие границы. Надеемся, они определены в обосновании проекта декрета, скажем, по формуле Кобба-­Дугласа или как-то иначе. Если такие цели в проекте вообще ставились…